Приходилось много сидеть в читальном зале и дома над своей конкурсной работой. Готовясь к труду над ней, я сам узнавал много нового, чего и не знал в прошлой жизни, просто потому, что мне никогда этим не приходилось заниматься. Работа шла с трудом, но я надеялся, что к концу мая до начала сессии, я ее закончу.
Мне очень понравилась моя новая работа и, хотя на нее пришлось ходить чаще, чем в оперблоке, но зато не надо было полночи драить полы, и потом с тупой головой весь день сидеть на учебе, а вечером еще и корпеть над книгами. Тем более что и зарплата тут была побольше. В прошлой жизни я привык к достаточно приличным деньгам, и полное отсутствие денег в карманах в этой жизни меня угнетало, так, как всю стипендию, я отдавал бабушке на хозяйство и только моя зарплата, большую часть которой я оставлял себе, помогала мне в моих желаниях.
Когда я пришел первый раз вечером в больницу, в подвале, где обычно стоял лифт, меня встретила лифтер, молодая полная женщина, которая оглядела меня масленым взглядом, и сказав:
— Какой мальчик хорошенький. — Начала мне рассказывать о том, что мне нужно делать. Еще минут через двадцать пришла Галина Петровна и, выгнав, домой лифтершу Лиду, от которой уже попахивало винцом, начала мне объяснять уже сама все мои обязанности.
А они были очень просты. Я должен был дежурить в гардеробе и выдавать одежду сотрудникам, которые приходят и уходят с работы вечером, кроме этого, и тем, кого вызывают на работу по экстренным случаям. Ну и естественно работать на лифте и по звонку выезжать на нужный этаж и перевозить всех кому это необходимо.
После пахоты в операционном блоке, первое время мне казалось, что я попал в рай. После того как с восьми до девяти вечера все сотрудники менялись, у меня в гардеробе наступала тишина и прерывалась она только очень редкими звонками вызова лифта. Я мог сидеть и спокойно заниматься своими делами.
Но почему-то мне в моем подвале было скучно, и большую часть вечера я проводил в приемном покое, оставив лифт открытым на этом этаже, чтобы услышать звонок при необходимости. В приемном в основном дежурили наши студенты и санитарками, и медицинскими сестрами, и фельдшерами, поэтому у нас было много тем для обсуждения, чем мы и занимались в отсутствии работы. Но когда привозили больных, все менялось, вызывались дежурные специалисты, брались анализы. Мылись и обрабатывались больные, готовящиеся к операциям.
Я, воспользовавшись тем, что до меня не было никому дела, торчал в смотровой и сам смотрел больных или наблюдал, как это делают специалисты. Иногда я был не согласен с их диагнозами, но благоразумно молчал, чтобы меня не удаляли из кабинета, но в основном работали в больнице специалисты высокой квалификации и ошибки бывали редко. И эти ошибки приходилось исправлять по ходу операции.
Бывали и всякие курьезы. Так однажды был доставлен молодой больной с диагнозом ножевое ранение бедренной артерии. У него, как и положено был прибинтован плотный валик в паху, и нога была согнута в колене.
После того, как больного положили на операционный стол, кроме меня не нашлось ни одного человека, чтобы держать кулак в животе у пострадавшего, как почти год назад я делал это у Маши Сидоровой, чтобы кровотечение не открылось вновь, когда будет снята тугая повязка с валиком. И я, погрузив кулак в живот пострадавшего, стоял так минута за минутой, пока два молодых хирурга обсуждали, как проходит бедренная артерия, какие сосуды и где отходят, и не лучше ли вызвать специалиста по сосудам. А время между тем шло. Нога была уже без крови почти двадцать минут, и мне надо сказать надоела эта суета, а им еще принесли анатомический атлас и они спорили, склонившись над ним, какая часть артерии и отходящих сосудов может быть перерезана. Наконец, мне это все надоело, и я сказал, что пора снять кулак. Они дружно завопили, что этого делать нельзя, но когда снял кулак, то оказалось, что никакого кровотечения нет. Они оба, воспряв духом, бросились исследовать рану, где оказалось, что бедренная артерия цела, а перерезана мелкая веточка, отходящая даже не от нее, а от глубокой артерии бедра, эта веточка была тут же ушита, и они покинули операционную, не сказав мне спасибо за помощь.
Весь май я, как проклятый сидел по вечерам в библиотеке, не вся литература была в библиотеке университета и в публичной библиотеке, несколько раз пришлось заказывать нужную литературу по МБА. Периодически Аркадий Борисович на занятиях кружка интересовался, как у меня идет работа, предлагал помощь в правке, но я пока отделывался обещаниями и хотел вначале все просмотреть. Мне хотелось, чтобы в работе была видна уже ближайшая перспектива пересадки сердца, что человечество и медицинский мир в частности от этого отделяет совсем немного времени, собственно говоря, работу шла уже во всем мире, через два года Кристиан Барнард успешно пересадит сердце. От себя я лишь высказал несколько предположений о необходимости для таких больных всю жизнь принимать лекарства подавляющие иммунитет, и о том, что для успешных операций необходимо соответственное техническое обеспечение. Перепечатанная работа была достаточно объемной, сорок страниц, из которых три был список использованной литературы.
Когда Аркадий Борисович прочитал работу, то в беседе со мной сказал:
— Вообще то я думал, что мне придется очень много править, но на удивление, мне не к чему здесь придраться. Скажи Сережа, я думаю, что сейчас ты по этой теме знаешь больше чем я, ты действительно уверен, что пересадку сделают в ближайшие годы?