Назад в юность - Страница 67

Так, что когда я разложил свои вещи, которых было совсем немного и сел на кровать у стены, то чувствовал себя вполне комфортно.

Отец первые две недели только лежал на диване и читал газеты, но вскоре он уже лез стенку от безделья. И тут я предложил ему работу. Мой тренер не раз говорил мне, что у них нет постоянного директора спортивной школы, и я подумал, что мой отец по жизни был спортсменом играл в футбол и был кэмэсом по лыжам. И предложил пойти в РОНО и попробовать устроиться директором спортивной школы, и при необходимости привлечь еще Исаака Наумовича. Но привлекать никого не пришлось, и отец стал директором спортивной школы с первой попытки. И теперь он не надоедал маме и бабушке своей тоскующей физиономией, и не торчал у Лешки за спиной, когда тот делал уроки, как будто компенсировал то время, когда его не было дома. У него было свое занятие, про которое он только и говорил вечерами, не давая никому сказать ни слова.

Естественно Аня первое время бывала у меня каждый день, и уходила только, когда я демонстративно одевался, чтобы ее проводить. Но потом я провел с ней работу и объяснил, что мне надо тоже учиться, она надулась и несколько дней не приходила совсем, но затем сменила гнев на милость и стала появляться у меня уже по договоренности. Моя хозяйка все это видела, но никаких комментариев от нее по этому поводу я так и не услышал.

Все пришло потихоньку в свое русло, и я мог уделить больше внимания учебе. Аркадий Борисович, который у нас теперь преподавал общую хирургию, и не думал отпускать меня из кружка.

— Сережа, пойми, ты талантлив, многие кто здесь работает, хотели бы иметь такие руки, и голову, как у тебя, но им этого не дано. И будет неправильно, если ты этим не воспользуешься. Я вижу, ты увлекся и другими дисциплинами, но ведь тебе никто не мешает, учись, знания никогда не бывают лишними. Что же касается твоей травмы, то все-таки ты правша, и вполне сможешь через некоторое время полноценно проводить сложные операции.

И я подумав с ним согласился. У меня еще было время для раздумий. Специализация начиналась у нас только на шестом курсе, а до него было еще три года. Правда время имеет очень странную особенность, оно всегда быстро заканчивается, когда этого не ждешь специально.

Начало очередного дежурства в больнице ничего не предвещало. Я, как обычно сидел в приемном покое и точил лясы с четверокурсником, моим тезкой Сергеем Ругоевым, который сегодня дежурил фельдшером. Сергей парень среднего роста был очень привлекателен, натуральный блондин, да еще с разговаривал он с небольшим национальным акцентом, и иногда специально усиливая его, копировал прибалтов. Сейчас он тихо рассказывал мне, со сколькими медсестрами он успел переспать за время работы в больнице. Он даже вытащил мне записную книжку, в которой аккуратным почерком армейского писаря, а Сергей служил в армии писарем, несмотря на то, что закончил медучилище, были занесены все отделения больницы и напротив стояли даты, то есть в эти дни у Сергея была очередная любовь. Я позволили себе усомниться в его талантах и он, оглянувшись, нет ли поблизости нашей санитарки, начал перечислять фамилии покоренных им медсестер. Я мысленно и вслух восхитился его талантами и посоветовал остановиться, чтобы не подхватить, какую-нибудь болячку, но он легкомысленно отмахнулся. Где-то в двенадцать часов он намекнул мне, что идет на штурм очередной крепости и мне пора уходить. Я спустился на лифте в свой гардероб, но мне не спалось, и я отправился на лифте в оперблок, где еще никто не спал, но работу уже все закончили и собирались выпить чайку и лечь отдыхать.

Мы вчетвером пили чай, в окно долбил дождь со снегом, погода была мерзкая. Неожиданно на улице послышались требовательные гудки. Мы выглянули в окно, у дверей приемного покоя стоял 407 Москвич и непрерывно сигналил. Но двери пока никто не открывал. Я спустился на лифте в приемный покой и пошел к дверям. В это время из комнаты лаборанта в халате, сверкая волосатыми ногами, вышел Ругоев. Это было так неожиданно, что я от смеха не мог сказать ни слова, а только давясь, показывал ему на ноги. А из двери лаборантской высунулась рука и кусочек белой полной груди нашей лаборантки Ларисы. В руке висели Сережкины брюки. Тут Ругоев пришел в себя и, схватив брюки, скрылся в смотровой комнате, а я пошел наконец открывать дверь.

Когда я ее открыл, в приемный ворвался, пьяный в хлам, Павел Сергеевич.

— Какого х… так долго не открывали! — Заорал он. — быстро звоните в оперблок, я буду оперировать!

И он, схватив каталку повез ее к машине. Мы помогли ему перегрузить на каталку его друга еще более пьяного чем Паша, голова у него была в крови и замотана какой то тряпкой. Он что-то бормотал и пытался встать. А Паша, между тем, ему кричал:

— Не вздумай встать, а то еще раз веслом уе..у.

Пока мы обрабатывали больного, то узнали от пьяного Павла Сергеевича всю подноготную этого события. Оказывается Паша со своим другом, решили проверить сети в озере и, наконец, снять их перед ледоставом. В лодке они напились и поругались, и Павел Сергеевич веслом угостил своего приятеля по голове. После этого он решил, что зашьет ему рану в больнице и увезет домой. В следующие полчаса Павел Сергеевич уже немного протрезвел и уже достаточно спокойно ушил рану на голове прямо в приемном покое. Но когда он хотел увезти пострадавшего домой мы с Ругоевым встали стеной и не дали ему этого сделать, а отправили в хирургическое отделение под наблюдение медсестры. А наш Паша сел за руль и свалил домой.

Я спокойно спал, когда прозвенел звонок лифта, проведенный мне прямо в гардероб. Когда я вышел в приемном меня встретил мрачный Ругоев: